...и уже на семидесятой странице он встретил героя, знакомого по дядькиным рассказам, но узнал его не сразу. Долго ходил вокруг да около имени, с которым сроднился в детстве, а характера не узнавал, да и поступков тоже.
Но и герой был так себе, проходной, записанный для фона, как цветок на настенном ковре, в левом верхнем углу.
Судорожно он принялся листать каталог библиотечных книг, пытаясь среди названий обнаружить что-то, что натолкнет его встретить знакомую историю со знакомым лицом.
Тщетно он надеялся, что в царстве литературной систематики сыщется большой перечень персонажей всех существующих книг, чтобы можно было пробежаться пальцем по строчкам, найти их всех - всех, о ком он столько знает, и убедиться, что их истории взаправду существуют. Не выдумал их дядька, когда между делом разговаривал то ли с ним, то ли сам с собой.
В родительском шкафу нашлась еще одна книжка, и пока он шел тараном через толстый том, надежда встретить своего героя рассеивалась, как туман. В третьей четверти он, наконец, наткнулся на имя, отозвавшееся внутри приятным мягким звуком. Уделялось ему чуть больше абзаца, но и сквозь него можно было ухватить за подол интересную и разноцветную его судьбу. Автор скаредно выделил на него сорок восемь слов, включая предлоги, но между этими словами и поместилось оно - узнавание.
Он незаметно замял в книжке страницу и перечитывал ее перед сном. Книжка помещалась под подушку, и ночами ему снилось, что история его героя становится все длиннее, что дядьке было известно лишь самое главное, но далеко, далеко не все подробности. Наутро, правда, он уже не помнил, чем обрастала история, и лишь в уголках губ пряталось чувство, что продолжение существует.
И он поплыл по книжному течению, вольно отталкиваясь от классики и ныряя в современность, изумленно рассматривая на дне античность, а сквозь ее блеск - отражение постмодерна. Даже институт, который он выбрал, оказался литературным. Уж там-то всем тем, кого он так хорошо, так близко знал с детства, уделялось тщательное, пристальное внимание. Только лишь истолкование их судеб и ролей в сюжете оказывалось все не тем, не таким, незнакомым и истолкованным превратно.
Но зато он, наконец, собрал их всех, пусть тусклых и проходных, но всех. Своих.
Ему нравилось, что никто больше, кроме него не знает их настоящих. Ему нравилось это чрезвычайно долго, как в детстве нравятся мороженое и карусели, получаемые дозированно и по праздникам, и кажется, ничто из этих прекрасных вещей - лишь только дай их в постоянное распоряжение - не способно надоесть за целую вечность.
А потом он устал.
Он перебирал пальцем шершавые корешки книг, старых и новых, переставлял их местами на полке, вспоминал истории своих любимцев, бормоча их под нос в произвольном порядке. Охрана тайны стала тяготить его, а подходящего племянника, который бы болел и, болея, прятал под подушку томик зачитанных сказок, у него пока не было...